Аркаша Тарханов куражился. Взобравшись на катер, он стал рассказывать о том, как питерские братки славно провели время в прошлое воскресенье и сколько было выпито водки за один только вечер. А какие девочки с ними гужевались! Зная склонность Аркаши к хвастовству, никто его не перебивал. Пусть выложится до хрипоты. Улыбку у присутствующих ему удалось выжать лишь однажды, когда он поведал о том, что студентки института культуры в самый разгар пьянки устроили такой классный стриптиз, какого ему не доводилось видеть ни в одной из западных стран. Вот что значит русская танцевальная школа! Смеясь, Тархан добавил, что в тот вечер ему невероятно повезло и он познакомился с великим искусством не из кресла уютного зала, а с дивана, продавленного любовными упражнениями, и даже под самый конец сам стал непосредственным участником этой хореографии.

– Все готово? – неожиданно оборвал он свой рассказ, повернувшись к Федорычу.

– Да, все, – неожиданно хмуро кивнул Федорыч.

– Ну, тогда веди, чего лясы-то точить!

Двинулись гуськом, следом за капитаном. Шествие замыкал высокий сутулый парень в потертом тельнике. Он сказанул что-то ядреное, когда Касьян, зацепившись каблуком за ступеньку, едва не скатился по трапу головой вниз. Но, натолкнувшись на сердитый взгляд, обезоруживающе улыбнулся.

На двери, к которой привел их капитан, был нарисован палач с красным капюшоном на голове, небрежно сжимающий в руке огромный топор. Через большие прорези капюшона были видны внимательные выразительные глаза, которые как будто бы высматривали очередную жертву среди вошедших. Смысл картины Ангел понял сразу, едва распахнув дверь. На большом металлическом крюке, укрепленном на потолке, был подвешен молодой мужчина, обнаженный по пояс. Выглядел он жалко: спина в кровавых полосах, лицо в кровоподтеках, глаза заплыли, вместо них на мир смотрели две влажные крохотные щелочки. Поймав настороженный взгляд Ангела, Тархан бодро произнес:

– Вот таким баловством мы здесь и занимаемся, дорогой мой Володя. Отдыхаем как можем, рыбку ловим и руки нашим оппонентам выкручиваем. А уж если к согласию не приходим, так хороним их на дне морском. – Аркаша Тархан чувствовал себя в этой камере пыток вполне свободно. Верилось, что это тоже его дом. – Наши местные традиции, понимаешь. Вода кругом! Питер называют Северной Пальмирой, а ведь это неправда. Пальмира в переводе с латинского означает «город пальм», а Санкт-Петербург, в первую очередь, это город воды. Вот мы и стараемся с выдумкой использовать свое географическое местоположение.

Ангел подивился мгновенной перемене в его настроении. Тархан превратился в холодного расчетливого господина. Охотно верилось, что значительную часть своего времени Аркаша проводит на борту, а в перерывах между трапезой и сном выкручивает плоскогубцами пальчики многочисленным узникам.

– Чем же ты меня порадуешь, дорогой, – приблизился Аркаша Тарханов к пленнику, подняв длинную кожаную плеть. – Я ведь теряю терпение. А это может кончиться печально для тебя. Итак, кто мне портит кровь?

Пленник пошевелился и прошамкал разбитыми губами:

– Я бы хотел переговорить, но здесь много народу.

– Оставьте нас! – коротко обронил Аркаша через плечо.

Под строгим взглядом Тарханова попятились все. Нечто подобное можно наблюдать только в саванне, когда голодные гиены пятятся под хмурым взглядом царя зверей. Ангел увидел, как тень сомнения пробежала даже по лицу Касьяна, – а не отступить ли на шаг, как всем остальным, но уже в следующую секунду взгляд его затвердел.

– Как скажешь, Аркаша, – добродушно отозвался капитан, и, повернувшись к матросам, распорядился: – Ну, чего встали? Пойдемте!

Ангел кое-что начинал понимать. Моряк оставил порт и подвязался к смотрящему на хлопотную, но денежную работу смотрителя плавучей тюрьмы. И, судя по тому, какой порядок царил вокруг и как было поставлено дело, со своими обязанностями он справлялся весьма неплохо – лентяев в своей «организации» Аркаша Тарханов не переваривал.

– Со мной останется мой человек, – поспешил предупредить Ангел, указав на Касьяна.

– А ведь ты мне не доверяешь... полностью, – улыбнулся Аркаша Тарханов. – Ну да ладно, я на тебя зла не держу. Понимаю! Времена нынче мутные. Ни на кого нельзя положиться без оглядки. А потом, ты находишься в другом городе, тебе ведь по статусу полагается быть подозрительным.

Дверь захлопнулась. Аркаша мгновенно превратился в того человека, которого Ангел знал по сходнякам – серьезного, волевого и сдержанного.

– Как тебя зовут? – обратился он к парню, висящему на крюке.

– Сергеем, – прошамкал тот окровавленными губами.

– Исповедайся, браток, – безрадостно улыбнулся Ангел.

– На судостроительном заводе я появился всего лишь один раз, – заговорил пленник. – Дело было простое: нужно было подойти к коммерческому директору и отдать ему пятьдесят тысяч баксов за помощь при продаже компании. Как и было оговорено накануне, я пришел в самый обед. Но директора на месте не оказалось, а на следующий день меня сцапал наряд милиции в пивбаре.

– И это все? – строго спросил Тархан, поигрывая плетью.

– Нет, – с некоторым вызовом проговорил пленник, – свой уик-энд я продолжил в камере пыток!

– А ты остроумен! – ухмыльнулся Тархан.

– Кто тебя послал? – вмешался в допрос Ангел.

– Тима – человек, с которым я работаю. Но он – мелкая сошка, – сплевывая, ответил Сергей.

– Кто стоит за ним?

– Не знаю, за все это время я с ними ни разу не встречался. Они предпочитают действовать через таких, как Тима. Но что мне известно точно – это очень влиятельные люди. Я не однажды имел возможность убедиться в этом, и вам с ними не справиться. – Взгляд пленника при этих словах был отсутствующим, создавалось впечатление, что он рассуждает сам с собой.

– Вот как? – удивленно хмыкнул Ангел. – А ты хоть знаешь, с кем разговариваешь?

– Знаю, – спокойно ответил Сергей. – Тебя зовут Володя, погоняло – Ангел. Ты представитель сходняка.

– Откуда тебе это известно? – старался не показать своего изумления Ангел. Даже в Москве его знал в лицо очень ограниченный круг людей, а о Питере и говорить нечего. Неужели произошла утечка?

– Об этом мне сообщил связной, – прохрипел Сергей. – Как я уже сказал, хозяин с нами общается только через своих доверенных лиц. Один из них как раз Тима.

– Какое у него настоящее имя?

– Я не знаю. Мы все работаем под псевдонимами. А расспрашивать у нас не принято. Я сам видел, когда и за меньшее любопытство отрывали языки.

– Как ты стал на него работать?

– Когда демобилизовался, надо было как-то жить. На гражданке не получалось. Все как-то переменилось, решил вернуться в армию. Еще не успел от армейских порядков отвыкнуть. Пошел по контракту, там и познакомился с Тимой. С этого все и началось.

– Где служил?

– Под Питером. Там есть одна какая-то засекреченная база, там какая-то школа... Мы носили форму морских пехотинцев, хотя моря совсем не видели. Так прошло полтора года. Поговаривали, что нас хотели использовать в каких-то кремлевских играх. Мы были готовы ко всему, и если бы нам приказали штурмом взять Пентагон, то мы бы отважились и на это. Некоторые перезаключали контракт и уезжали куда-то дальше. Потом мы никого из них никогда больше не видели, ни среди живых, ни среди мертвых. У нас возникло стойкое подозрение, что к взрывам, которые происходили едва ли не во всех регионах России, причастны и выпускники нашей школы. С каждого из нас брали подписку о неразглашении государственных тайн. Хотя ни о каких тайнах мы не имели ни малейшего понятия, просто занимались черт знает чем по двадцать часов в сутки, готовясь неизвестно к чему. О том, что эта подписка была всерьез, я понял только через два года, когда был застрелен один из моих друзей во взводе.

– Как это произошло? – спросил Ангел.

Сергей как-то странно посмотрел на него, как бы размышляя, а стоит ли исповедоваться дальше, после чего все-таки решил продолжить: